Історія майданівця Максима Гошовського

Музей Гідності у Львові

“На концерті Ореста Лютого під пісню “А я не москаль” я порвав свій російський паспорт”. Веб-дизайнер і зоозахисник з Дніпра Максим Гошовський був активним учасником Революції Гідності, одним з тих сміливців, які 20 лютого виносили поранених з Інститутської.

Максим Гошовський

Росіянин за паспортом, але справжній українець за духом, Максим із перших днів приєднується до протестувальників на місцевому Євромайдані, а в грудні вперше поїхав до Києва. Згодом приїжджав на Майдан неодноразово, брав участь у протистоянні на Груші, а 20 лютого 2014 року був на передовій Інститутської. Прикривав своїм щитом медиків, виносив поранених і полеглих побратимів.

 Мама Максима – українка, яка свого часу переїхала жити до Росії. Там, в м.Нижнєвартовськ, що в Сибіру, народився і виріс Максим. В 2006 році після закінчення школи, він приїхав в Дніпро, де живе його бабуся. Тут починає вчитися на дизайнера. З того часу Максим постійно живе в Україні, хоча досі так і немає повноцінного українського громадянства, отримати яке він безуспішно намагається з 2014-го року.

- Когда я приехал в Украину, то для меня здесь открылись многие удивительные вещи – я ведь в России еще смотрел ОРТ, НТВ и прочие русские каналы. Я реально верил, что во время Оранжевой революции на Майдане были наколотые апельсины и прочие вещи.

Но, приехав сюда, я начал интересоваться историей Украины, историей Сичеславщины. Я учил украинский язык по передачам Савика Шустера и другим программам, по украинской музыке, которую очень люблю. У меня много знакомых среди музыкантов.

Як ти потрапив на Майдан у Дніпрі?

В Днепре патриотически настроенные люди еще в ноябре установили палатку в центре города. Пришли титушки, избили тех, кто там был, все поломали, разбросали. Естественно, на следующий день я вышел с вопросом: какого черта в мирном городе происходят подобные вещи, когда какая-то титушня избивает людей, а полиция стоит рядом и ничего не делает?

У меня всегда говорю, что хочу сделать так, чтобы все было хорошо там, где я живу, а не искать место, где мне будет лучше. Поэтому, если я вижу какой-то беспредел, то считаю нужным выходить, реагировать и что-то делать. Живя в России, я понял, что, сидя на кухне, ты ничего не можешь сделать, кроме как возмущаться. И когда за тобой придут и заберут, в итоге никто за тебя не впишется.

Я выходил на местный Майдан почти каждый день. Из-за Майдана или же благодаря ему, я потерял полностью всю свою работу. Мой компаньен по бизнесу из России, и он, сказав, что с фашистами не сотрудничает, переписал на себя все документы. Большинство моих одноклассников удалили меня из друзей, по той причине, что к ним начали приходить люди в погонах и спрашивать обо мне, когда они меня видели в последний раз, что я говорил, что делал, чем был недоволен и т.п. А я, еще учась в школе, неоднократно возмущался, если видел какую-то несправедливость, например, со стороны учителей.

К сожалению, мы не можем общаться с мамой на политические темы, у нас с ней совершенно разное мировозрение. Она сейчас живет здесь, но планирует возвращаться в Россию, она недавно ездила туда специально голосовать за возможность путина оставаться при власти. У меня подозрение, что я тоже там голосую, даже без моего согласия и присутствия.

Максим Гошовський (зліва) на Майдані в Дніпрі.

Я знаю, що ти давно хочеш отримати повноцінне українське громадянство. Чи є якісь зрушення у цій справі?

Дело в том, что для того, чтобы получить украинское гражданство, сначала надо отказаться от российского и выписаться из квартиры. А с этим главная проблема, поскольку в РФ в каждом регионе свои правила и в Нижневартовске, откуда я родом, требуется мое личное присутствие. А я туда поехать не могу, поскольку меня там считают наемником и, почти наверняка, арестуют и посадят. Могла бы, наверное, это сделать мама, но она, к сожалению, не хочет.

Сейчас юридически я являюсь гражданином Украины, но гражданство, мне дали временное, сроком на 2 года. Чтобы продлить его мне нужно каждые два года выезжать из страны и въезжать снова, чтобы пересечь границу. Поскольку в Россию я поехать не могу, то езжу в Турцию и обратно. После этого мне надо снова оформлять все документы. Я даже голосовал на прошлых президентских выборах.

Коли ти вперше поїхав на Майдан в Києві?

В Днепре Майдан всегда был разделен на 2 части. Были люди, которые еще с начала 1990-х принимали участие во всех патриотических митингах. Они собирались в четко определенное время, обычно с 16 до 18.00, привозили колонки, два часа пели песни, рассказывали в микрофон.

Нас же Майдан, который и делал весь основной движ по городу, оставался и после того, как они уходили. В основном там была молодежь, возрастом от 18 до 30 лет. Мы разговаривали с людьми, которые шли домой с работы.

В Киев первый раз я приехал еще в декабре, праздновал там Новый год. Сначала это была романтика, праздник. У меня уже было много знакомых на Майдане. Во второй, 4-й сотне, в казачестве. Ездил на несколько дней: 3-5, иногда на неделю.

На Грушу я впервые приехал рано утром 22-го января, знакомый позвонил и сказал подойти к медпункту. Едва я подошел, как оттуда выносят тело убитого, завернутое в одеяло с футбольными мячами, и просят помочь погрузить в машину… Это был Михаил Жизневский.

И меня был полнейший шок, я после этого сразу же пошел в Дом профспилок, взял там разную амуницию, одел на себя и пошел обратно на Грушу. Там были постоянные взрывы гранат, попытки беркута оттеснить нас к Европейской площади…

Очень многое поменялось в мировозрении после этого. Было ясно, что отступать уже некуда, поскольку если мы сейчас отойдем, то нас всех поодиночке отловят и пересадят. Как это происходит в России и Белоруси. Было страшно. Но страх – это то, что двигает нас вперед.

Стоял на склонах возле стадиона и наблюдал за жесткими столкновениями и попытками разгона.

Я до сих пор еще уверен, что мы не знаем о всех погибших на Груше. На моих глазах человеку прилетела пуля в голову, он падает окровавленный. Подбегают медики, возле них взрывается граната, они отступают, потом подбегает два мусора и за ноги утаскивают этого человека куда-то на сторону беркута. Неизвестно, кто это был и что случилось с этим человеком?

Во время одной из попыток разгона протестующих беркутом я впал в какой-то ступор. Менты бегут на меня стадом, и в это время я замечаю, что позади меня стоит, расставив в стороны руки, мужик и кричит: «Стоїмо! Стоїмо!» Я стал тогда рядом с ним и стоїмо. А полицейские все ближе подходят, у меня в руках только тонкая палка от лайтбокса, я попытался ею замахнуться на беркутовца, и она у меня в руках сразу же согнулась. Мы разворачиваемся и пытаемся бежать и в это время я падаю. Сразу же ощущаю, как меня бьют по спине дубинками: раз, два три. Я поворачиваюсь, пытаюсь ползти назад, мне прилетает еще пара ударов. Потом я понимаю, что от ударов по ногам у меня начинают трескаться и впиваться в тело футбольные щитки, которые я одел для защиты. Пытаюсь ползти снова, ударяюсь головой об лед и одна только мысль: ну все, сейчас меня заберут так же, как того человека, которого я видел раньше.

И в это время тот мужчина, который кричал «Стоїмо!» разворачивается и начинает бежать в мою сторону. Милиционер, который меня бил поворачивается к нему со щитом и этот мужичек с разгона врезается в него двумя ногами, сбивает его. Потом подымает меня, и мы бежим дальше. Мне очень повезло, что он вернулся за мной и помог.

Дальше нас травили газом, бросали вслед гранаты. Было очень страшно, на самом деле, по поводу того, что будет дальше. Мы понимали, что за нами, на Майдане мирные люди, женщины, дети и вариантов сдерживать атаки беркута особо не было. Поэтому мы опять пошли вперед, в атаку, снова жгли шины. Хотя шины – это было не совсем мое, но все остальное, чем пытались сдержать беркут, это да.

Максим з українським прапором на плечах під час протестів на Груші.

Хто в основному приймав участь в боях на Груші? Знаю, що дівчат не пускали.

Старались не пускать, но они все равно прорывались. Приносили бутерброды, разную еду и не отходили со словами: я не уйду, пока ты это не съешь! Мужчины были самого разного возраста. Многие парни были из Днепра, представители ультрас разных клубов: и «Динамо», и харьковского «Металлиста», и «Карпат», и нашего «Днепра». Это было настоящее братство, прекрасная атмосфера. Это было одной из причин по какой я, как россиянин проникся Майданом. В рашке это не возможно, а благодаря Майдану, я наконец увидел настоящих украинцев, которые могут объединиться вокруг какой-то идеи и делать все на благо себя и своей нации. Большинству россиян это не понять и не объяснить – как это выйти без денег на митинг. Зачем? Конечно, не все там такие – мой близкий друг из Москвы, который приехал и какое-то время жил в Днепре, даже сделал себе тату с надписью «ВОЛЯ» на шее – символическую расшифровку украинского герба. А на груди у него набито – невежливые человечки – стёб над теми, кто захватывал Крым.

Чому беркут зупинявся після того, як відтискав протестувальників до Європейської площі? Чому не продожувався наступ аж до Майдану?

Не знаю точного ответа, может они хотели установить контроль над улицей Грушевского, вплоть до Укрдома. Возможно, приказа не было, не знаю. Мы тоже контратаковали, пытались отбить и вернуть позиции. Они тоже, наверное, думали, что мы какие-то больные, раз идем на них без оружия.

Як витримували морози?

Я вырос в Сибири, помню морозы минус 52, поэтому мне было не страшно. Секрет в том, что нужно тепло одеваться и двигаться. Я ни разу не заболел на Майдане, хотя меня поливали водой, не раз был насквозь мокрым. Был случай, когда мы пытались выкурить беркут из Укрдома. На мирные просьбы выйти и уехать они не реагировали, поэтому люди начали бить окна и пытаться вытащить их силой. В ответ они начали поливать нас водою. Я тогда стоял с огромным щитом в первых рядах и мне начали лить воду прямо из брандспойта в лицо. Я опустил забрало на шлеме и стою дальше. Потом, когда беркут таки начал уходить оттуда, мы создали для них живой коридор и стояли в нем еще много часов. Я совсем окоченел, рука со щитом не сгибалась. Благо, я тогда жил не в палатках, а в хостеле рядом. Я пришел туда, снял с себя флаг и понимаю, что он просто так и стоит – насквозь промокший и замерзший…

В хостеле я, кстати, жил за деньги, которые мне дали знакомые зоозащитники с днепровского майдана.

Я не записывался ни в какую сотню, поскольку не видел в этом никакого смысла. Когда ты являешься членом какой-то сотни, то есть нюанс – ты должен выполнять приказы и делать, то, что тебе говорят. А это не всегда комфортно и удобно. Я из тех людей, которые делают то, что считают нужным, а не безмолвно подчиняются приказам. Я не раз видел, что те или иные люди дают команду, а потом оказывается, что она неверна.

18 февраля, когда началась зачистка Майдана, тем, кто охранял баррикады на Груше была дана команда отходить, но половина людей не послушались и остались.

Я старался всегда помогать медикам, среди которых были и пожилые люди и невысокие, а я большой-здоровый ростом 186 и весом под 100 кг мог прикрыть. По мне пару раз палкой ударят, и мне ничего не будет.

Чи можеш розказати про прапор з написом «Дніпропетровськ», у якому ти ходив на Майдані. Коли ти його зробив?

Сначала он был на флагштоке, позже я снял его, повязал на спину и ходил с ним. Как-то одна девушка на днепровском Евромайдане предложила написать на нем «Дніпропетровськ» и после этого я уже не расставался с ним долгое время. Сейчас этот флаг находится в музее Яворницкого, правда я так и не видел его на выставках. Там же мой щит с Институтской, щитки, их выставляли на выставке.

На барикадах Груші. Фото: Костянтин Сова.

Ти розумів 20-го, що був чудовою мішенню з цим прапором?

Естественно да, я понимал, что являюсь мишенью с этим флагом, правда в тоже время это было опознавательным знаком для своих в случае ранения, например.

Последний раз я поехал в Киев 18 февраля, мне тогда еще знакомые скинулись по десятке на билет на поезд. Я оставил в Днепре все свое обмундирование, поскольку было страшно, что могут задержать и обыскать. В вагоне ехало много мужчин, я слышал разговор одного из них, когда он говорил: «Да, товарищ майор, мы скоро будем» и стало понятно, что пол вагона – это тупо мусора и они все едут в Киев.

Когда мы добрались до Майдана утром 19-го, то я был в полнейшем шоке, увидев сгоревший Дом Профспілок. Находясь в дороге, мы не знали еще, что его подожгли. С нами был парень, с которым мы познакомились, когда вышли из поезда, а у него друзья во 2-й сотне. Они жили в семье с двумя детьми, в двухкомнатной квартире. Всего человек 10-15, которые постоянно приходили, ели, мылись, ночевали у них. Побывав там, я был потрясен. Это пример того, как нам помогали киевляне, я просто не мог понять почему и для чего они это делают?

Мы с ними пошли в КМДА, где нас продержали весь день 19 февраля, как они говорили в резерве. Для меня это был нонсенс, поскольку сколько можно было там сидеть? Там же от Майдана уже ничего не осталось!

Поэтому 20 февраля утром я забил на них и пошел сам. Сначала стоял на баррикадах. Помню один мужик рядом стоял, а потом бросил щит, который держал в руках и с криком: «Да задрали они меня!» пошел в сторону стелы. А остальные посмотрели на него и побежали вслед. Так все и началось, когда народ решил: а какого черта мы тут стоим, давайте прогоним их? И погнали вперед.

Вместе со всеми я полез к Жовтневому по склону возле цветочных часов.

Максим разом з іншими майданівцями підймається до Жовтневого палацу по схилу біля годинника. Фото: Louisa Gouliamaki.

Вокруг уже начали свистеть пули, мы прятались за бетонной оградой и от нее начали отлетать куски от выстрелов. Потом мы подошли ближе к дворцу (Жовтневому) и там началась самая жесть. Я увидел, что несут не только раненых, а также убитых и, естественно, побежал вперед выносить людей.

Недалеко от меня погиб Анатолий Корнеев, это был первый из погибших, которого пришлось выносить.

Память работает очень специфически, многое блокирует, но первого погибшего я помню очень хорошо. Я знаком с его женой, приезжал к ним домой, мы каждый год видимся в Киеве.

Когда мы отнесли Анатолия в Жовтневый, я достал у него из кармана документы и вижу, что он был сельским головой. Для меня это также было шоком и нонсенсом: как человек, достигший чего-то в жизни пошел вперед, он был впереди меня, у которого нет ни семьи, ни детей, да и достижений каких-то тоже нету. Мне в принципе терять нечего, а он шел вперед, имея детей, семью, классную работу. Это как раз и делает украинцев украинцами, когда они готовы пожертвовать собой ради лучшего будущего для следующих поколений. Это о многом говорит. Словами не передать это чувство.

Максим допомагає виносити смертельно пораненого Героя Небесної Сотні Анатолія Корнєєва. Фото: Олександр Шишка.

Когда мы принесли его в медпункт в Жовтневом, там уже лежали два тела наших погибших…

Когда мы наступали возле зеленой ограды позади дворца, то одна из пуль срикошетила от земли, прилетела мне в щит и повредила колено. Я повредил себе мениск, который был порван еще в юности, когда я занимался спортом, но на адреналине, который тогда был, я даже не ощутил этого и пошел дальше.

Позже вместе с медиками мы перебежали через улицу на правую сторону Институтской. Я считал своим долгом прикрывать и охранять медиков, поскольку они могут сделать гораздо больше, чем я. Имея опыт ухода и помощи животным я знал какие-то основы медицины, но чем я мог помочь людям?

Только спустя несколько лет мы познакомились с медиками, которых я тогда прикрывал, уже в Киеве. 

Максим прикриває медиків, які перебігають Інститутську, щоб надати допомогу смертельно пораненому Володимиру Чаплінському. Скріншот з відео.

Максим з медиками-волонтерами Майдану Андрієм Кухарем, Андрієм Салагорником і Юрієм Максимовим.

Один з цих медиків – Андрій Кухар – лікар-стоматолог зі Львова,  співзасновник і керівник волонтерської організації «Білі берети», члени якої регулярно виїжджають на передову, де навчають бійців основам тактичної медицини, проводять тренінги на полігонах і в тилу.

Мета «Білих Беретів» – підготувати фахівців, які би вміли надавати першу домедичну допомогу; медичну допомогу в надзвичайних ситуаціях, у разі введення військового стану чи на масових заходах; керувати мобільними медичними пунктами на полі бою; допомагати бригадам швидкої, поліції, МНС лікарською допомогою.

Інший – Андрій Салагорник з Тернополя, також стоматолог, співзасновник «Білих беретів», ветеран російсько-українській війни.

Я видел множество раненных и убитых на тротуаре справа, слышал крики о помощи, призывы: «Медика!» и действительно надеялся, что когда медики туда прибегут, то хотя бы прекратят стрелять. Я понимал, что на войне часто бывает, что людей ранят специально, чтобы потом убивать тех, кто придет их спасать.

Когда мы подбежали к раненному на тротуаре, они начали оказывать ему помощь, а я достал телефон и начал снимать. После Груши для меня очень важным было фиксировать то, что вижу. Особенно после того случая, когда на моих глазах беркута утащили раненого в голову мужчину, оставляя на снегу кровавую полосу.

Поэтому я сфотографировал Анатолия Корнеева, уже погибшего, его документы. Это важно, как доказательство того, где и когда он был убит, чтобы потом ни у кого не было желания рассказывать, что это было не так.

Я снял тогда видео на Институтской и выложил его на ютуб с названием «Последний вздох», поскольку это действительно были последние моменты жизни человека… 

Там же мне прилетела рикошетом вторая пуля – мне опять повезло. Рикошетом она попала мне в щит и разбила телефон. После этого я не мог уже ничего снимать. Мы начали относить раненных вниз по улице, ближе к гостинице «Украина», складывали их там, а оттуда их уже забирали другие и уносили в гостиницу.

20 лютого на Інститутській.

Максим прикриває медиків під час евакуації пораненого. Фото: Микола Бузенко.

Чи відчував ти тоді страх? Розумів, що довкола багато вбитих поранених і усвідомлював, що ти можеш у будь-який момент опинитися на їхньому місці? Про що ти тоді думав, окрім того, що розумів, що потрібно виносити і рятувати людей?

Тогда ты ни о чем не думаешь, срабатывают инстинкты. Мы выносили убитого, у него было ранение в голову. И сняв с него балаклаву, я вижу внутри его мозги… Понимаю, что ему уже ничем не помочь, ложу и бегу за следующим. Это тупо инстинкты. Я понимаю, что у каждого из нас есть инстинкт самосохранения: присесть, пригнуться, уползти – это инстинкты срабатывают, но на тот момент я об этом не думал.

Хотя именно в тот момент я не думал о том, что могу погибнуть. Понимание пришло месяц спустя, когда я приехал в Киев и прошел по всем тем местам. И тогда меня «накрыло». Я стоял и рыдал, наверное, по часу на каждом из этих мест. Я только тогда начал задумываться и понимать, что на этом месте мог также погибнуть я… и каково было моим близким об этом узнать.

Когда мы на Майдане на следующий день несли гроб с телом Максима Шимка, то я рыдал, представляя себя на его месте. Мимо меня проходила знакомая девушка и сказала: я не узнала тебя, на тебе просто нет лица… Осознание того, что произошло, пришло гораздо позже. Память начала блокировать некоторые события и воспоминания. Я помню первого погибшего, которого мы выносили, некоторые из последующих событий, но не помню ничьих лиц.

В прошлом году, через шесть лет у меня появилось еще одно лицо. Это тот человек, чьи последние вздохи я снимал – Владимир Чаплинский.

Володимир Чаплінський на Майдані.

За цим посиланням можна переглянути відео, на якому зафіксовано, як Максим із лікарями перебігає через вулицю на допомогу смертельно пораненому Володимиру Чаплінському: https://www.facebook.com/fauran1/posts/3594056627372417

Як на твою думку виглядала б Україна, якби Майдану не було, або якби його розігнали? Де б ми зараз жили?

В России. Я уверен в том, что Украины в том виде, что сейчас уже не было бы. К сожалению, многие до сих пор считают, что Майдан спровоцировал войну на Донбассе. К огромному сожалению, многие украинцы не понимают, что значит быть украинцем и что такое Украина. Для меня, как россиянина, который приехал сюда, Украина почему-то намного важнее, чем для таких людей.

У нас в Днепре было много желающих создать какую-то Екатеринославскую народную республику, и к этому были предпосылки, даже были попытки поднять русский флаг возле горсовета. Я тогда подошел к этим людям с паспортом РФ и говорю: “Отдай флаг! Какого черта ты поднимаешь флаг моей страны в чужой? Ты не имеешь права!”

Я забрал его тогда, он до сих пор у меня дома лежит.

Не хочется, чтобы о погибших и о их идеалах забыли… я до сих пор помню, когда я приехал после Институтской в Днепр, то было заседание облсовета. Я на него пришел с щитом и флагом, в общем во всем обмундировании, что было на майдане. Флаг в крови, щит в крови, и когда я стоял в зале и когда я в него проходил, то мне никто даже слова не мог сказать и что-то сделать, они были как шелковые, а теперь блин… у нас как были регионалы у власти, так и остались…”

Если бы не Майдан у нас было бы тоже, что в Белоруси или России – мусорская держава. Я помню время, когда путин стал президентом. Тогда сильно поменялись правила игры, когда на смену мафии из 90-х пришли мусора, которые начали все держать и крышевать.

Ментально за твоїми спостереженнями українці інакші, так?

Настоящие украинцы да, они очень сильно отличаются от русских. Это такая же разница как между украинцами и хохлами. Также как между русскими и москалями.

«Москаль – це загарбник, наволоч і кат.»

Как раз на концерте Ореста Лютого под песню «А я не москаль», я порвал свой паспорт гражданина Российской Федерации.

Слава Україні!

Автор: Олена Чебелюк, наукова співробітниця Музею Гідності у Львові.